[annaangell]

Разговаривали с коллегой о том, кто как готовится ко сну.
- Мне непременно нужен кокон, - поведала я. - Я даже в тридцатиградусную жару заснуть не могу, пока хоть во что-нибудь не завернусь. Потом я сто раз за ночь раскроюсь и укроюсь, но перед сном я непременно мерзну и кутаюсь.
Вспомнила в связи с этим одну историю из детства, в какой-то степени даже романтическую. Рассказала коллеге, решила и здесь написать.
История будет длинной.

Рассказ несостоявшейся доярки.

Когда я была совсем мелкой, лет пяти-шести, каждое лето мы с мамой ездили на Кубань к родственникам. На первые пару дней мы оседали в доме маминой подруги-сестры (обе путаются в степени родства, но дружат до сих пор), а потом начинали кочевать по домам другой многочисленной родни. Приезд гостей из Москвы означал, что будут накрыты столы на свежем воздухе, соберется веселая компания, будет угощение и пение под гитару до утра. Мне нравились такие сборища - никто никуда не торопится, за столом ведутся неспешные разговоры, можно вдоволь наесться арбуза и печеных кабачков с чесноком... К тому же обычно в домах родни было много детей, и мы находили, чем себя занять помимо общения со взрослыми.

Однажды мы попали в дом к очень интересным людям. Они держали корову, и меня попытались научить доить ее. О трех вещах я жалею до сих пор - что в одну из поездок на Кубань испугалась поехать верхом на лошади, что так и не погладила желтого цыпленочка и что побоялась даже дотронуться до коровы. Увидев вблизи покатые рыжие бока и громадные черные глазищи буренки, которые смотрели внимательно и ласково, я впала в дичайший ступор. Корова оказалась раза в три больше, чем я ее себе представляла по книжным картинкам. Мне страшно хотелось потрогать эту махину, но я смутно понимала, что привычное мне поглаживание морской свинки тут не прокатит, а как иначе приласкать громадное животное, я не могла сходу сообразить. Дед, доивший корову, стал объяснять мне, что делать, чтобы получить молоко, но я ни на шаг не сдвинулась, просто смотрела на ровно вздымающиеся от дыхания коровьи бока. Это зрелище завораживало.
Хозяева дома, в раннем возрасте постигшие премудрость дойки, хихикали над заторможенной городской жительницей, предрекая мне судьбу старой девы, если я так и не научусь добывать молоко естественным способом (и ведь не ошиблись!).

Вечером, после неудачной попытки приручения коровы, я с другими детьми играла в очередную на ходу выдуманную игру. Было уже темно, так что мы с одним мальчиком смачно стукнулись лбами, не заметив друг друга. Я удивленно потерла наливающуюся синевой шишку, пожала плечами и собралась было продолжить игру, но тут пострадавший мальчик горестно зарыдал. Я, в свою очередь, засмеялась. Мой троюродный брат подумал, что я смеюсь над чужим горем, и принялся меня стыдить.
- Да он плачет, как девочка! - попыталась я объяснить. - Я - девочка, и то не плачу, а он развел тут сопли!
Это заявление почему-то разозлило брата еще больше, к нему присоединилась девочка постарше, и в результате остальные дети заявили, что больше не будут со мной играть. Мне было обидно, но я же не мальчик, чтобы из-за такой ерунды рыдать, как девочка, так что я просто заграбастала толстого хозяйского кота, присела с ним на крыльцо и стала делать из бедняги "деточку", кутая животное в тряпку. Кот деточкой быть не пожелал, вырвался и убежал, и я осталась одна.
Но одна я пробыла недолго. На другой конец ступеньки присел тот мальчик, получивший смачную шишку. Пару минут мы помолчали.
- Болит? - сочувственно спросила я. Мальчик надулся и заявил, что ни капельки не болит. Подозреваю, благодаря моему неуместному смеху он впредь решил не плакать, даже если ему решат отпилить конечность без наркоза.
- А как тебя зовут? - поинтересовалась я. По дворовому этикету, привитому мне бабушкой, для того, чтобы завести дружбу с другим ребенком, следовало узнать его имя и спросить, будет ли он со мной дружить. В свои пять с небольшим лет я понимала, что предлагать свою дружбу человеку, с которым через несколько дней придется расставаться, было бы глупо, так что я решила ограничиться знакомством. Хоть убей, не помню уже, как этого мальчика звали.
Говорить было не о чем, так что мы просто молчали и, похоже, обоим было очень комфортно. Празднество взрослых могло затянуться до утра, так что никто не следил, во сколько дети лягут спать - лишь бы со двора не разбежались. Вряд ли до этого дня я когда-нибудь бодрствовала так долго. Спустя некоторое время я почувствовала сонливость, но это еще полбеды, потому что кроме этого меня начал колотить озноб. При этом на улице было тепло. Я сбегала за кофтой, но это не помогло.
- Ты уже уходишь? - занервничал мальчик, когда я засобиралась в дом.
- Я замерзла, - призналась я.
- А я думал, ты спать хочешь, - сказал мальчик, и я тогда впервые подумала, что эти две вещи в моем случае могут быть физически взаимосвязаны.
В этом доме мы с мамой оставались несколько дней подряд.
Следующим вечером ни мальчика с шишкой на лбу, ни меня (с точно такой же шишкой) уже не интересовали игры с остальными детьми, мы снова устроились на крыльце и провели пару часов в блаженном молчании. Ближе к ночи мой организм отреагировал уже знакомым колотуном и сонливостью, и я пошла спать, жалея, что не могу посидеть со своим новым знакомым подольше. Он снова был расстроен моим уходом, прервавшим такое восхитительное молчаливое единение.
К следующему вечеру я решила тренировать силу воли и ни за что не показывать, что замерзла и хочу спать. Я крепилась до последнего, не признаваясь, что меня отчаянно клонит в сон, но внешние признаки оказались красноречивее моей жалкой конспирации.
- Ты спать хочешь, - сказал мальчик с сожалением.
- Нет, не хочу пока, - соврала я, как мне показалось, довольно убедительно.
- Да хочешь же! - раскусил мою ложь мальчик. - Я слышу, как у тебя от холода зубы стучат!
Крыть было нечем. Я пошла кутаться в одеяло. А на следующий день мы уехали к другим родственникам.
Этого мальчика я больше не видела. Зато вспоминаю о нем каждый раз, когда мерзну перед сном и не могу согреться, пока не укутаюсь в одеяльный кокон.